Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.] - Валентин Осипович Осипов

Не найден пока ответ.

…Склоны жизни. Под благовидным предлогом уволен — не без содействия Филарета — со своего видного поста. И все более и более, чувствую, поглощают семейные заботы. Поздняя женитьба, четверо детей, длительная психическая болезнь жены, ее смерть… Это тоже наложило отпечаток. Интересно узнать — в общем потоке сливающихся событий даже такое: жена — сестра обер-прокурора святейшего синода. В молодости друг Пушкина и Грибоедова. Это ему, как упоминал, выпала доля остаться единственно живым после кровавого погрома российской миссии в Тегеране. Он в родстве — отдаленном — с Карамзиным. Последнее позволило Нечаеву войти в знакомство и с самим прославленным историком, и с его просвещенными детьми.

Умер Степан Дмитриевич Нечаев 5 сентября 1860 года в возрасте 68 лет, не дожив совсем немного до отмены крепостного права, о чем когда-то мечтал. Хоронили его в Москве по генеральскому регламенту. Речей, представляю, было много. О декабристских заслугах, понятно, никто на панихиде сенатора и действительного тайного советника не вспоминал. Одни ничего не знали. Другие за давностью лет запамятовали. Третьи сочли за благо помолчать.

С беспокойным миром прощался Степан Дмитриевич Нечаев.

В тот год… По 108 имениям крестьянские волнения. «Колокол» Герцена помещает некрасовское «Размышления у парадного подъезда». Живо обсуждаются в правительственных сферах случившееся в самом конце прошлого — возмущения на Урале, в Пермской губернии, рабочих Демидова. В США президентом избран Линкольн — ему предстоит пасть от руки наемника рабовладельцев. В январе Маркс пишет Энгельсу о том, что движение против рабства в США и за отмену крепостничества в России представляет «самое важное, что в настоящее время происходит в мире». Растет влияние апостола русского революционного общества Н. Г. Чернышевского. В тот год «Современник» печатает его «Антропологический принцип в философии». Это одна из самых замечательных деклараций материализма в русской публицистике. Через год появится знаменитая своим призывом к топору прокламация «К барским крестьянам». Еще через два — роман «Что делать?».

До первой пролетарской революции — Парижской коммуны — оставалось всего 11 лет.

* * *

Спрашиваю себя: не напрасно ли заполняю внимание читателей рассказом о представителе декабристского движения — вовсе не главенствующем деятеле, не вписанном даже в «Алфавит декабристов».

Оно действительно так — Нечаев не более чем фигура из группового снимка. Лица первого ряда, второго, третьего… Он за ними, там, где-то в глубине или вдалеке, где не все, к сожалению, ясно и разборчиво. Это потому, что сам избрал себе таковое место в декабристской истории. Но это и потому, что облик пропавшего без вести декабриста до сих пор не до конца проявлен и закреплен.

Обидно, однако, оставлять «белые пятна» на исторических снимках. Режут взгляд — и память! — такие пробелы…

Еще задаю себе вопрос: не напрасны ли труды на рассказ о человеке, чья жизнь после разгрома декабристского восстания полна противоречий и больше того, отступления от былых идеалов.

Уверен, не зря. Не должно предавать забвению тех, кто пронес в тот недобрый век и свою — пусть малую — долю добрых побуждений и веру в благоденствие народа.

Россия выстрадала марксизм. Это мудрое разумение В. И. Ленина и в описании жизни нашего героя полно своего основополагающего смысла.

Хроника вторая

Путь его к звездам прошел сквозь тернии. Он все испытал — арест, тюрьму, эшафот позора, каторгу и вот теперь на долгие годы — Сибирь, Якутия, Вилюйск.

Но даже здесь прежде всего думал не о личной свободе — он отказался платить за нее унижением. Он думал о свободе своего народа, он мечтал о свободе столь далекого от Сибири французского народа.

…Главной силой следующего этапа российского освободительного движения, о чем писал В. И. Ленин, стали революционные демократы.

Их вожди великие деятели русской литературы: Белинский, Добролюбов, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышевский…

Подвиг и опыт дворянских революционеров разночинцами не забыт. В год 30-летия декабристского восстания журнал «Современник» начинает печатать знаменитые «Очерки гоголевского периода». Их автор — Чернышевский. Он не обошелся без наследия декабристских мыслителей и, ссылаясь на них, воссоединил в понятии «цивилизация» и Россию, и Западную Европу.

Но как и кто протянул союзническую руку из России в Европу, из Вилюйска в Париж?..

Тайна посылки: Парижская коммуна — Сибирь, Вилюйск

Вы рисковали за дело добра!

Строчка из романа «Отблески сияния» Н. Г. Чернышевского

В середине восьмидесятых годов прошлого века (как жаль, что точная дата не установлена) в Санкт-Петербург дальним по расстоянию и долгим по времени путем шло из Сибири письмо.

Необычное письмо. И не только тем, что вопреки всем надеждам его автора скорее всего обрекалось на участь никогда не быть доставленным адресату.

«Это моя посылка. Здесь абсолютная тайна…» Что же, надо полагать не зря проникнуто таинственное письмо столь явственным предупреждением.

Аресты, суды, казематы, каторжные этапы, свирепый гнет цензуры… Все это — восьмидесятые годы. Мрачная пора жесточайшей реакции — усиленные гонения на все революционное.

Тому, кто снарядил письмо, в особенности надо блюсти все меры предосторожности. Еще бы — он один из самых опасных государственных преступников.

Николай Гаврилович Чернышевский — о нем речь.

Прошли десятилетия. Послание из Сибири в конечном счете предстает перед исследователями. Отдадим должное многолетнему поиску ученых. Тайна, что содержалась в письме и в посылке, перестала быть тайной.[7]

Все это так. Да вот только многое ли из этой необычной истории стало достоянием широкого круга читателей? Так уж получилось, что рассчитанные именно на такую читающую ниву газеты, журналы, школьные учебники и даже автор дважды переизданной и известной среди книголюбов серии «ЖЗЛ» биографии Чернышевского прошли мимо того, что стояло за строчками письма из Вилюйска. На это, помню, сетовал еще и я, когда писал свою университетскую дипломную работу (давно, признаюсь, это было, в 1955 году).

Но вернемся в прошлый век. Чернышевского боятся. В 1862 году начинается почти тридцатилетнее его заточение. Крепость, оттуда в Сибирь — рудник в Кадае, Александровский завод, затем приполярный Вилюйск.

Он теперь надолго — на 12 лет — прикован к вечным здесь льдам. Надеялись сломить, чтобы не творил, чтобы не хотел творить, чтобы отвык творить.

Сибирский Прометей не сдался. «Беды терпеть — каменное сердце иметь». Такую поговорку записал друг Чернышевского Добролюбов. Сердце Николая Григорьевича и в самом деле терпеливо сносит все ужасные невзгоды.

Но кремень таит огонь.